Мэрить или нет. Откровенный разговор с главным по ночному досугу Казани

Как зверства главы Наркоконтроля повлияли на танцевальную культуру Казани, почему Arenaland не собрал большую аудиторию и когда в городе заработает «ночная мэрия» – о самых важных сторонах клубной жизни третьей столицы и развития креативного класса рассказал продюсер, представитель резиденции «Штаб», основатель лейбла Ozone Pro и организатор крупных городских событий Артур Хосровян.

   

– Артур, в каком состоянии находится музыкально-развлекательная индустрия Казани?

В мире все взаимосвязано, поэтому нельзя рассматривать Казань в отрыве от него. Еще 10-15 лет назад мировая индустрия претерпела радикальный шок и до сих пор находится в постоянно меняющихся тенденциях. Все перевернулось с ног на голову, рухнула система изданий музыкальных релизов. Если раньше, например, музыкант зарабатывал на продаже своих альбомов, а туры были поддержкой к ним, то в какой-то момент индустрия звукозаписи обрушилась из-за появления Интернета, пиратских и разного рода носителей – музыканты стали зарабатывать на гастролях, практически бесплатно выпуская творения в мир. Если рассматривать Казань в контексте этого, то она не может развиваться как прежде. Возникает вопрос связи с аудиторией – чтобы её найти, нужно искать пути «оффлайн–взаимодействия» с публикой. В этом смысле музыкально-развлекательной индустрии как некой цепочки, формирующей культуру и аудиторию, практически нет.

У нас много талантливых музыкантов, которые издают свои релизы за пределами города или страны в надежде найти слушателя. При этом их нельзя назвать представителями казанской сцены –  здесь им негде реализовывать себя, нет концертов, выступлений, независимые музыканты вынуждены самостоятельно устраивать мероприятия, чтобы продвигать свое творчество. Получается замкнутый круг: с одной стороны, в Казани много талантливых людей и что-то делается в кулуарах, с другой стороны, говорить о развитии и о музыкальной сцене, как устойчивой субкультуре, просто нельзя. Нет цикла событий, авторы и генераторы идей, которые живут здесь, ориентированы на мировое сообщество. Они не могут стать известными на родине, потому что издаются где-то там, подзабыв, что релизы на лейблах утратили свою ценность без выступлений и тесной связи с аудиторией. Это вопрос экосистемы в музыкальной индустрии. Музыканты есть, сцены нет. Под «сценой» я бы понимал культурное движение, сообщества, аудиторию.

– Что необходимо для того, чтобы эта «сцена» появилась?

Сцена появится тогда, когда общество достигнет определенного уровня развития и благополучия, а человек сможет позволить себе проводить больше времени в поисках себя и свободно реализовывать творческий потенциал, будучи уверенным в завтрашнем дне. Культура связана с тем, что происходит в стране. Когда у человека опускаются руки от взаимоотношений с системой или непонимания, что принесет завтрашний день, он, скорее всего, не будет думать о самореализации – он будет либо стремиться на Запад, воспринимая его как более развитую среду, либо ничего не делать.

– Какая она, идеальная индустрия музыкального развлечения?

Она многогранная. К примеру, взять более развитый в этом плане  Питер с его населением и уровнем культуры. Там можно найти заведения в стиле рокабилли, этно, прийти в тематический бар и послушать экспериментальную музыку. Питер – тот самый пример, когда многообразие предпочтений жителей формирует культурную среду. В случае с Казанью, для расцвета музыкальной индустрии нужно больше молодых людей в возрасте от 18 до 25 лет, терпимость к культурным тенденциям, поддержка инициатив творческих людей и грамотные диалоги между теми, кто имеет ресурсы – система, спонсоры, меценаты, просто «свои люди» во власти – и теми, кто может творить. Во все времена искусство держалось на этом.

– Что сегодня желают видеть и слушать молодые люди в возрасте от 18 до 25 лет?

Аудитория хоть и изменилась, но принципы остались теми же. Если рассуждать в отношении электронной музыки, то после зарождения рейва в 90-е годы и очередной культурной революции настало время бурного развития новых форм в музыке. Но в какой-то момент пришло поколение промоутеров и продюсеров, умудрившихся продать контент 90-х еще раз. Я говорю сейчас обо всем мире.

Молодежь в большинстве своем слушает музыку такого же уровня продакшена и содержания, какой была на заре рейва. Ребята снова одеваются в оранжевые олимпийки и чувствует себя причастными к чему-то отличному от масскультуры. История повторяет себя. Они слушают то, что навязывают им, как тенденцию, а навязывают им, что было в 90-х.

В 2005-2007 годы с прогрессом на сайко-транс сцене и появлением дабстепа, закралась надежда, что электронная музыка выйдет на новый виток, но потом произошло так, как произошло… Побывав недавно на вечеринке Unsound, я в очередной раз обнаружил, что аудитория слушает музыку прошлых десятилетий.

Сейчас новые технологии позволяют писать музыку в базовых программах на обычных компьютерах, без фундаментальных знаний в работе со звуком. Культивируемый юзерами «музыкальный фаст-фуд» порождает тенденции и устанавливает достаточно низкие стандарты, не соответствующие 2017 году. Но не об этом мы мечтали на рейвах 90-х.

– Обращение к 90-м – это хорошо или плохо?

Для меня как музыканта – это скучно, потому что я слушаю музыку с точки зрения того, как она сделана и что нового присутствует в ней. Но масскультура, в том виде, которым стал рейв, не обязывает на поиск нового – это могут быть удачные примеры, дежавю. Тоже происходит и в других направлениях – моде, изобразительном искусстве, нео-классике. Взгляните на  творчество Нины Кравиц – любимой в России техно-диджея, которая играет буквально оригиналы хитов 90-х и начала нулевых, в той же скорости на тех же виниловых носителях. Хорошо это или плохо – каждому свое. Наверное, хорошо в том смысле, что у этой музыки есть потенциал повторять себя и технологию производства.

Недавно мы с московскими партнерами, которые продюсируют известные клубы и события, вспоминали, как примерно четыре года назад появился спрос на музыку «медийно-танцевального»  формата (Dj Tiesto & Armin Van Buuren), отчего представители индустрии стали сокрушаться и предвещать скорую смерть более андеграундных проявлений в музыке. Но это «явление» оказалось простым  этапом, через которое поколению нужно было пройти. Через несколько  лет, когда слушатель стал более избирательным, массовая культура расслоилась на более интересные течения – кто-то полюбил техно, кто-то экспериментировал.

К тому, что имеем сегодня, тоже нужно отнестись как к этапу. Так или иначе, он дает возможность людям выбирать, а чтобы выбирать, человек должен пройти какую-то стадию. Ждать от электронной танцевальной музыки сегодня признаков андеграунда – глупо, хотя бы потому, что когда родились люди, которые ее слушают, она уже была – она для них в порядке вещей, а в настоящем андеграунде живет по-настоящему новое, то чего не было до.

Мы снова сталкиваемся с недостаком профессиональных продюсеров и организаторов событий, как чуть ли не главных двигателей культурных процессов. Любой организатор или тот, кто готовит мероприятие и создает некий продукт, – он, в каком-то смысле, посредник. Продукт бессмысленно создавать, если у него нет аудитории. Здесь можно пойти по двум путям: либо предлагать продукт, на который уже есть спрос, либо создавать спрос на новое. Те, кто идут по второму пути – более сложному – обретают благодарную публику на годы вперед и занимают свою нишу.

– Как много таких людей в Казани?

Людей, которые желают этого, в Казани достаточно. Они хотели бы быть такими. Именно поэтому появляются промоутерские группы или объединения, которые разбрасываются словами  «андеграунд», «лучшие диджеи», «издавался на западе» и все такое.

Они не хотят создать что-то необычное или крутое, их устраивает формат «так же, как», они не задают себе высоких «планок». При желании создавать что-то новое, создают то, что позитивно пережили сами, почерпнули или позаимствовали.

В случае, например, с нашей командой Ozone Pro, мы всегда экспериментировали: с симфоническими оркестрами и электронной музыкой, видео, перфомансами, декорациями, формами продвижения и контентом. Мы действовали в областях до этого неосвоенных, зачастую вопреки тенденциям и спросу, но это позволило нам завоевать многотысячную аудиторию. Сейчас же все чаще приходится видеть вечеринки, состоящие из колонок и диджея с ноутбуком, поэтому аудитория и не растет – остаются те, кому это интересно, а для тех, кто приходит извне – не происходит какого-то откровения и знакомства с новыми формами искусства.

К Р Е А Т И В Н Ы Й  К Л А С С

– Креативный кластер Казани – это?

Люди, которые могут привнести творчество и новые подходы абсолютно в любую отрасль.

– В чем отличие казанского креативного кластера от креативного кластера Москвы и Санкт-Петербурга?

Если убрать из Москвы и Петербурга всех, кто приехал туда из других городов, то креативного кластера там станет меньше, чем в Казани.

– Почему творческие люди уезжают туда?

Потому что это большие города, там много денег и разнообразная жизнь.

– В Казани есть все тоже самое…

Если бы мы находились от Москвы не в 800 км, а, например, в 5000 км, то, наверное,  у нас было бы все гораздо лучше. Уехать отсюда и протоптать туда тропинку легче, чем переехать в Москву из Новосибирска. Там больше возможностей, больше людей. Креативные люди уезжают туда, где шире аудитория, потому что там, где есть аудитория – есть обратная связь, отдача.

– Как остановить отток?

В Казани нужно создать условия для формирования аудитории вокруг деятельных людей, поддерживать их, не вмешиваясь в их мировоззрение и идеологию.  Объединить сообщества можно, создавая пространства для их самореализации, помогая ресурсами и опытом. Например, таких пространств как «Штаб» или «Смена», должно быть больше.  Аудитории нужны пространства, причем не в интернете, а в реальной жизни.

К Р Е А Т И В Н Ы Й  К Л А С С  И  В Л А С Т Ь

– Как власти Казани взаимодействует с креативным классом? Ощущается ли «рука помощи» и что делается для его процветания?

Сравнительно с тем, что происходит в других регионах России, да – взаимодействует, поддерживает инициативы. Конечно, можно услышать критику: «Власть поддержала не тех, власть чего-то недопонимает!» Но не стоит забывать, что власть – это система, и ее представители вынуждены быть такими неповоротливыми, никуда от этого не деться. Нет на планете страны, где власть была бы достаточно гибкой и изменчивой вместе с тенденциями, везде есть бюрократы, регламенты, правила. Но за всей этой грузностью чувствуется внимание к происходящему и желание помочь. Например, благодаря общению президента Минниханова с творческими людьми были поддержаны многие инициативы. Так Yummy Music представил президенту программу развития современной национальной культуры и сейчас ведется плотная работа над тем, чтобы Yummy Music организовал ряд событий.

Действительно интересные городские проекты не остаются без внимания властей. Другое дело, что люди, которые их создают, зачастую не идут на диалог, полны предубеждений, они отваживаются на самостоятельные действия или уезжают в другие города, предпочитая не общаться с властью и заранее решив, что они будут неприняты.

Понятно, что иногда, в желании усовершенствовать систему власть нечаянно портит результат, переворачивает все с ног на голову, как было с фестивалем «Музыка веры», в оргкомитет которого меня пригласили. Тогда руки опустились достаточно быстро, от того, что идея была задушена минкультом. Прекрасная идея создания события, на котором выступят музыканты разных вероисповеданий, жанров и традиций, быстро превратилась в подотчетный процесс со своей цензурой и опасениями.

– У вас есть претензии к минкульту РТ?

Нет. Я прекрасно понимаю стереотипность их мышления – они действуют в условиях регламентов. Они такие только потому, что им сложно стать другими.

– Что стало с национальной культурой?

Она как бы есть, но ее как бы нет. Любую культуру может погубить формальность, отчетность. Ответственные за исполнение проектов люди не готовы рисковать, доверять и взаимодействовать с молодым поколением. Их главная задача – прикрыть задницу и обезопасить себя от претензий и лишения должности, а зачастую показать простую видимость работы. Из-за этих страхов они действуют однотипно, они не готовы делиться инструментами и полномочиями, предпочитают жить в своем мире. Пока их мир не разрушится – перемены не произойдут. Они так и будут жить в своих иллюзиях, родственных отношениях и страхе, что их «не погладят по голове».

Вы знаете, сколько уникального фольклорного материала хранят в архивах министерства культуры? Достаточно сделать так, чтобы он оказался в руках тех, кто творит искусство или продвигает его за пределами Казани. Но… Иронии судьбы.

– Можно ли назвать Элвина Грея «феноменом башкиро-татарской культуры»?

Наверное, да. Если бы таких, как он, было еще 20-30 человек, то эстрада бы помолодела.

С У Б К У Л Ь Т У Р А

– Если говорить про субкультуры в Казани, какие сейчас есть?

У нас есть немногочисленная рок-тусовка, тусовка байкеров и много всего. Но аудиторией я называю нечто большее, чем сообщество в соц.сетях, это люди, объединенные совместным делом или хотя бы интересом в реальной жизни. Например, как бы не была многочисленна рэп-аудитория в нашем городе, нельзя сказать, что есть рэп-сообщество, они разобщены и вместе лишь виртуально. Чтобы констатировать наличие субкультуры, она должна существовать в реальности, объединяться в постоянных событиях, иметь свои места для встреч и тп. За несколько лет все изменилось, мы расставили совершенно другие акценты над тем, по каким признакам собираются люди и как они общаются.

– Но при этом мы возвращаемся в 90-е…

Видимо, теперь 90-е должны пройти сквозь такие тенденции. Надо понимать, что у людей изменился склад сознания: новое поколение не ищет глубины смысла, свои силы оно тратит на фильтрацию информации, это не хуже чем раньше, это просто иной способ поисков информации в мире и себя в нем.

По данным медиков, изменился даже слух поколения. От того, что музыку все чаще прослушивают на гаджетах, он стал «рингтонным». Заметьте, сейчас хиты состоят из пищащих звуков, хорошо воспроизводимых на телефонах и планшетах, потому мозг привык воспринимать информацию в таком спектре. Нет баса и лидов в той функции, как раньше.

– В этом году Ozone Pro исполняется 20 лет. К чему пришли?

Свою историю мы как Ozone Pro сказали и не питаем по этому поводу ностальгии или иллюзий, путь продолжается. Мы определяли повестку ночи очень долгое время, били рекорды.  Главную пользу, которую мы можем приносить культуре сейчас – помогать людям, желающим выразить себя, наладить диалог с властью, организовать пространства, продюсировать события. Будет странно, если мы продолжим создавать тенденции на электронной сцене. Хотя при этом я успеваю писать музыку и путешествовать с ней по фестивалям за пределами Казани.

Ozone Pro сегодня – это наша красивая история, которая не умерла, но и не живет, как прежде. Есть лейбл и сообщество единомышленников, мы по-прежнему влюблены в музыку, делаем несколько мероприятий в год и поддерживаем огонь в этом костре.

– Что можете сказать о продюсерском рынке в Казани?

В этом смысле все достаточно печально, потому что нет коммуникации и взаимосвязи между продюсерами, нет профессионального сообщества. Продюсеров как таковых в нашем городе практически нет. Подорван и рынок промоутеров, во всех сферах. Профессиональной структуры в этой сетке тоже нет. Каждый несет свое «бревно», учится искать норку и тратит на это время, что приводит к стагнации.

Взять, к примеру, организацию фестиваля Unsound. Прекрасная инициатива отличных ребят. «Смена» – молодцы, потому что часто идут против течения и создают тенденции. Они захотели сделать фестиваль, но не хватило компетенций, чтобы провести сложное мероприятие на индустриальной территории с двумя танцполами. Во всех цивилизованных странах давно существует разделение труда, когда каждый занимается своим делом. Там оно возможно только потому, что дружат сообщества. Чтобы реализовать какой-либо проект, они просто обращаются друг к другу, взаимодействуют, и каждый делает то, что у него хорошо получается. В Казани сообщества абсолютно разобщены. Почему – непонятно. Наверное, дело в амбициях, отрицании опыта, который был до, или в предубеждениях.

Зачастую, энтузиасты с деньгами и любовью к культуре просто напросто подкладывают свинью этой самой культуре, делая некачественные мероприятия. В какой-то момент им кажется, что достаточно одной только веры в результат и несколько поездок на крупные мероприятия.

Ф Е С Т И В А Л И   Г О Д А

– Какими фестивалями в Казани запомнится 2017 год?

Лично мне мало что запомнилось, наверное, потому что мы потратили энергию на организацию собственных  событий. Этим летом мы провели крупнейший в городе гастрономический фестиваль «Вкусная Казань», международную йога-конвенцию, фестиваль электронной музыки Solaris в марийских лесах, кальянный фестиваль на фабрике Алафузова, несколько концертов, да еще и приняли участие в Московских фестах. За чередой этих событий не было времени обратить внимание на происходящее вокруг.

– Почему Solaris проходит в республике Марий Эл?

Во-первых, потому что он изначально лесной фестиваль и нашел свое «место силы». К тому же там спокойнее согласовать подобное событие. У нас долгое время все, что связано с танцами под электронную музыку, предавалось гонению и клеймилось. Господин Шабаев (Фаяз Шабаев – генерал-лейтенант полиции, начальник Госнаркоконтроля РТ) с рвением злобного инквизитора рушил все, что мог: его подопечные – люди в масках – разгоняли вечеринки, штурмовали танцполы и выключали музыку, у посетителей брали тесты на наличие запрещенных препаратов в организме, увозили людей в СИЗО. Не он плохой, он же солдат, а когда солдат приходит в культуру, то действует своими методами, которые неприемлемы в работе с молодежью и уж тем более с субкультурой. Госнаркоконтролю было плевать на ничтожно низкие показатели по употребившим наркотики, они не хотели понимать, что провоцируют молодежь уйти в тень, где до них не достучаться. Это сильно сказалось на танцевальной культуре Казани, даже те, кто никогда и не думал о наркотиках, все равно перестали ходить в клубы, кому хочется проходить эти унизительные процедуры.

Три года назад – в разгар зверства Шабаева – мы просто не захотели своим посетителям доставлять неудобства, поэтому перенесли фестиваль в марийские леса.

– Можно ли назвать фестиваль Unsound провальным мероприятием?

В том смысле, каким он должен был быть и каким стал – однозначно да. Но, надо признать, что Unsound неким образом сплотил аудиторию или по-крайней мере позволил ей увидеться офлайн.

– Что объединяет Unsound, «Кузницу», и танцевальные сезоны в лофте Алафузова. Чем они хороши и чем плохи?

Их объединяет рейв, сообщество людей, бросающих вызов массовой культуре и устоям. В них есть антисистемный аспект, а там, где антисистема – там эксперимент и неожиданная развязка.

– Что можете сказать о фестивале Arenaland?

Каждый раз я волнуюсь за тех, кто делает подобные события, потому что всякий провал или недовольство аудитории сказывается на культуре в целом. Мне нравятся организаторы, у них можно многому поучиться, но считаю, что они переоценили готовность города к подобным событиям. Мы тоже участвовали там –провели DESIGN СКЛАД от «Штаба» и подключили к мероприятию известных российских блогеров. Сама идея очень классная, у нее есть будущее, надо только учесть просчеты.

Насколько мне известно, история Arenaland началась с приезда в Казань Никиты Маршунка  – президента фестиваля Казантип. Он встречался с администрацией «Казань Арены», где планировал провести фестиваль, но что-то пошло не так и договориться не удалось. Тем не менее, он зажег идеей провести фестиваль, появились местные организаторы с предложением своего варианта, – конечно, администрация «Казань Арены» поддержала их.

Мне кажется, что половина неуспеха Arenaland связана с простой ошибкой в продвижении. Рекламы было много, но почему-то продвигалось одно название. Многие не понимали, что речь идет о грандиозном фестивале.

Когда я услышал прогнозы, что мероприятие соберет десять тысяч человек, сказал: «Это невозможно». В Казани не было ни одного события с платным входом, которое собрало более 8-9 тысяч человек публики. Самое массовое мероприятие, куда кроме местных зрителей приехали еще 5 000 человек из других городов, было выступление Armin van Buuren.

– Если бы вместо Arenaland провели-таки Казантип, он собрал бы больше посетителей?

Однозначно да, хотя бы потому, что лайнап и бюджет у Казантипа гораздо богаче. Фестиваль собрал бы слушателей из других городов, как это было при «Сотворении мира».

– «Сотворения мира» в Казани больше нет. Это потеря для культуры?

Да. Мы до сих пор поддерживаем отношения с оргкомитетом фестиваля, а генпродюсер Сергей Миров приезжает читать лекции для участников «Битвы креативных менеджеров». Думаю, что шансов возобновить фестиваль в Казани нет по нескольким причинам, к тому же прошло то время, когда фестиваль нужен был городу как информационный повод для продвижения и формирования имиджа. А тут еще и эта история с переводом «Сотворения мира» в Пермь поставила крест на возврат в Казань, хотя фестиваль был очень крутой, он задавал стандарты и формировал вкус. Кстати, я единственный музыкант, который выступал на нем дважды, не считая Макаревича, конечно.

«З А К Р Ы Т Ы Е»   К Л У Б Ы  И  Б А Р Ы

– Почему отказались провести нашу встречу в баре «Соль»?

Мне там просто не нравится. Я прекрасно знаю ребят, которые открыли это заведение, и хорошо  отношусь ко многим из них. Мне нравилось все, что они делали под лейблом «Как так?» до открытия «Соли». Не считаю их дилетантами, но мне непонятна их достаточно снобская позиция и нежелание расти, становиться лучше.

– В чем проявляется их снобизм?

Для меня снобизм – это состояние иллюзии и самообмана, когда проще задраить окна и думать, что ты действительно то, что о тебе говорит ближайшее окружение. Это как застрявший механизм, нежелающий взаимодействовать с окружающим миром. Когда-то я сам прошел через это, и на заре Ozone Pro мы вели себя аналогично, но я понял, что такое поведение разрушительно для субкультур и аудитории. Мы вовремя опомнились и именно от нашей коммуникации с условными конкурентами в городе родились прекрасные проекты типа премии Dancing people awards, фотоальбомы и журналы, совместные события и много чего еще. Признаться, я негативно отношусь к закрытым позициям, единственный случай, когда это оправдано – если людям удается создать действительно уникальный продукт и, чтобы не приносить в него ничего извне, они ведут себя изолированно. В некоторых случаях так и нужно поступать, но только не в случае с «Солью», там нет уникальности, только скопированный в московских подворотнях концепт, да еще и с плохим звуком, черными стенами, где не чувствуется души…  Мне обидно за наш город, где лучшим клубом называют такое заведение.

– А как обстоят дела с закрытыми клубами для золотой молодежи?

Я был причастен к созданию подобных клубов, входил в состав учредителей и главных идеологов «Штата 51», когда он еще был привилегированным, позже мы открыли Ferz. Все эти «золотые клубы» и вип-зоны хорошо знакомы мне изнутри.  Я знаю, как это работает, поэтому, могу сказать, что ничего кроме улыбки это не вызывает. Настоящий «бойцовский клуб», где людям упаковывают и предлагают иллюзию красивой жизни и избранности. В таких клубах якобы привилегированным людям продают то, чего они хотят, а хотят они усыпить свои комплексы и убедиться в своей значительности.

Технологии создания таких мест достаточно просты. Но действительно золотые тусовки проходят совсем не так, как у нас. Публика не ведется на, предположим, шикарные шторы и вход не для всех – это дешевые понты. Поэтому у нас скорее кабаки для богатых, нежели клубы для золотой молодежи. Настоящие селебрити проводят время по-другому.

– Гей клубы…

Говорят, они тоже есть, но, скорее всего, там не столько танцуют, сколько снимают друг друга. Это больше места для извращенцев и одержимых идеями быстрого однополого секса. Надо будет спросить у знакомых п..ков, что там происходит.

Н О Ч Н А Я  М Э Р И Я

– Что за история с ночным мэром? Когда уже учредят должность?

Надо понимать, что история с ночным мэром – это общественно-инициативный проект, направленный на регулирование взаимоотношений двух полюсов – молодежи и власти. Это сложный, почти экспериментальный проект, который не имеет прецедентов в России. Есть международный опыт, но иностранное общество развивается по другим канонам. Не стоит думать, что изменения произойдут по мановению волшебной палочки. Это долгий процесс и даже если он тупиковый, все равно свои плоды в виде прецедента готовности власти меняться он уже отчасти принес.

Формально должность мэра учреждена. Да, была инициатива, президент поддержал ее, но уйдет немало времени на понимание того, как выстроить взаимоотношения с системой так, чтобы с помощью ночной мэрии можно было добиваться преференций. Это сложный процесс, и сейчас он застрял в работе над регламентами.

– Почему бы не перенять опыт у ночной мэрии Берлина, Парижа, Нью-Йорка или Амстердама?

Про опыт из Амстердама можно сразу забыть – его ночная мэрия борется за то, чтобы клубы работали 24 часа в сутки. Это не про нас. Ночная мэрия Казани – это история скорее не про клубы, а про, скажем, освоение общественных пространств в ночное время и их безопасность. Например, почему бы библиотекам не работать в ночное время в качестве дискуссионных площадок для молодежи или для бесплатного обмена книгами; почему бы в метро и переходах не проводить концерты, а в парках и скверах не установить «открытый микрофон»? Мы за то, как разнообразить жизнь города в вечернее и ночное время, потому что сегодня, к сожалению, она сводится к отдыху в питейных заведениях. Чтобы проект зажил в полной мере, может потребоваться год или больше.

Должность ночного мэра совершенно не тешит мое самолюбие. Я нужен этой истории только потому, что знаю, как объединить разные аспекты жизни общества. Ночная мэрия – это все-таки общественная работа, где я лишь механизм и, надеюсь, она придет к той стадии, когда представители креативных индустрий и субкультур смогут объединиться и изменить будущее.

Читайте также: «Нам не хватает новых клубов, организаторов концертов и вечеринок». Продюсеры и исполнители оценили музыкальную жизнь Казани

Беседовала Яна Кузьмина 

Иллюстрации: аккаунт Артура Хосровяна, vk.com/sol_kzn