Культтоварные 1950-ые: что ели, что пели и чему радовались казанцы

В компании известного бытописателя Льва Жаржевского  портал «Казань24» открывает для себя живую историю города, выраженную в личных впечатлениях, звуках и запахах. Сегодня мы открываем ее заметками про казанские пятидесятые...

Читайте в предыдущей серии «Прогулок по старой Казани» – «Если бы не Лагерный криб: где еще в Казани планировали водозабор?».  Все материалы рубрики, начинавшейся с улицы Баумана, здесь.   

С некоторой неуверенностью автор приступает к этим заметкам. Они решительно отличаются от всего написанного раньше. Тут не будет размеренного следования от строения к строению с объяснением, кто и когда построил, кто тут жил и что там размещалось. То есть, конечно, будут по возможности и такие сведения, но все же главная задача этих заметок — передать чувства автора, ребенка и подростка с казанской Девятки. В газетных подшивках останутся, пусть и нечастые, фотографии улиц Девятки и ее домов, в архивах строительных и торговых организаций — сведения о том, когда построены дома и что продавали и не продавали в магазинах, но живые впечатления остаются только в живых людях и только до той поры, пока эти люди живы.

Вот уже как минимум десятилетие тема жизни при советах стала одной из излюбленных тем в СМИ и соцсетях. Автор не собирается вести полемику насчет прекрасного советского прошлого и жуткого настоящего. А что же он собирается делать? А собирается он рассказать о своих личных впечатлениях о советских временах, благо пожил при советах сорок шесть лет. И это будет рассказ только о пятидесятых: другие десятилетия уже во многом отличались от них.

Рассказ не будет нудной монографией, это скорее россыпь заметок, но все же упорядоченная тематически. Автор считает важным поделиться теми штрихами старой казанской жизни, которыми уже никто не поделится.

Радостные пятидесятые

Радостными они были потому,  что детство, что называется, хорошо складывалось: от серьезных болезней Бог оборонил, жили если и не лучше других, в материальном смысле, то и не хуже. Да, было, наверно, тесновато. Наверное, это оттого, что глядишь сегодняшними глазами — тогда никакой тесноты не испытывал, да и редко кто тогда жил просторно. Например, просторно жили родители одноклассника Славки Королькова, но отец у него был шишкой на авиазаводе. Квартира напоминала тогдашнюю рекламу страхования имущества: портьеры, темная полированная мебель, люстры, телевизор и все такое. Сам Славка был на редкость воспитанным малым, учился лучше всех, но не зазнавался. Основная масса одноклассников жила на Девятке, но часть была из Савинки и Соцгорода.

Савиновских зимой учителя отпускали со второй смены пораньше, чтобы они без проблем добрались до своей деревни. Район, который мы называли Девяткой, располагался вдоль улицы Декабристов в границах от улицы Восстания до 11-й Союзной (ныне Гагарина) с углублением по обеим сторонам Декабристов на небольшое расстояние (на востоке, например, до нынешнего пр. Ибрагимова, тогда просто чистого поля). На западе Девятка перетекала в Кинопленку с ее сталинками и американскими двухэтажными домами из бруса.

Школой нашей было бывшее заведение, готовившее учителей для церковно–приходских школ епархии. Потом в нем расположилось управление Авиастроя (т.н. «Старое управление» — так долго называлась и остановка), ну а еще потом — школа № 94. Наверняка было что–то еще в промежутке, но что именно — не знаю. Учился я в этой школе недолго — часть моего обучения прошла в Ленинграде.

  

Бывшее здание школы № 94  

 

Петр Викторович Миловидов, наш географ. Всегда ходил пешком в школу и домой в Козью.  

Наш трехэтажный силикатного кирпича дом, как говорят, был построен в 1940. Потом, чуть позже, были построены двухэтажные двухподъездные дома по обе стороны от школы (сейчас почти все они надстроены на этаж). Поначалу в доме не было даже водопроводной воды, за ней ходили во двор на колонку. Но потом провели воду, установили раковину на кухне, унитаз в туалете, а «темненькая» перестала быть чуланом и стала, как и было запроектировано, ванной. Дровяная плита на кухне сменилась газовой с массивным счетчиком, но ванна еще долго была дровяной — вода нагревалась в титане минут за 35-40 (колка дров и их поднос был авторе заметок). Отопление было водяным, угольная котельная была в подвале. Квартира была двухкомнатной.

В большой комнате жили бабушка, мать и я. Старший брат Виктор приезжал в увольнение на выходной из училища. Соседями были сначала семейство Крой: дядя Шая с тетей Ритой и сыновьями–погодками Мишкой и Гришкой. Дядя Шая был парикмахером и стриг и брил меня уже лейтенантом, когда я приезжал в отпуск в Казань (парикмахерская была на Гагарина и жива по сию пору). Потом им дали «площадь» где–то в другом месте, а в маленькую комнату въехала Прасковья Лебедева с дочерью Валькой, моей ровесницей. Тетя Паша была личностью легендарной: старшина милиции, орденоносец — у нее была Красная Звезда. Они часто с матерью разговаривали на кухне, заслушаешься, сколько всяких случаев было в ее практике. Ну а потом вся квартирка стала нашей — кончился ее коммунальный век. Было это в начале 1959 года.

 

Надо сказать, что никаких напрягов со жратвой в то время в Казани не помню. И котлеты готовили, и щи варили с мясом, молоко было, но чаще его покупали у своих молочниц в окрестных избах: вокруг, там где сейчас улица Красного знамени в сторону Волгоградской, было море изб с коровами. Татарки в повседневных национальных одеяниях носили по домам катык и кричали в подъездах: «Кому кисла молока, кому кисла молока!», народ охотно покупал. Катык был настоящий, комковатый, как и ранний кефир, а не в виде гомогенной жидкой пасты, какими стали потом все молочнокислые продукты. Торговали они и завернутыми в марлю желтыми фунтами сливочного масла и несколько своеобразным татарским творогом.

Торговля тогда стремилась к прогрессу: одним из нововведений были сани с кибиткой и лошадкой, в этой кибитке развозили по окрестностям хлеб зимой. Долго инициатива не продержалась, самое большее — года два. Зато потом появились так называемые домовые кухни. Это такие заведения, где можно было стоя за столиком поесть что–то незатейливое, вроде котлеты с макаронами и подливкой, и столь же незатейливые блюда взять с собой домой в судках. Надо отдать должное этим кухням: там был очень приличный выбор всевозможных овощных полуфабрикатов — капустных шницелей, свекольных, морковных, картофельных котлет, запеканок и прочего. Все это стоило гроши. Автор с детства научился прилично жарить картошку на плитке (это было до проведения газа), на той же плитке жарилась обычно краковская или польская (она малость похуже была, зато и дешевле) колбаса. Никаких восторгов по поводу докторской не было — она считалась самой непритязательной колбасой, ниже ее шла разве что Чайная. Легендарные казанские вареные колбасы появились уже позже, в начале шестидесятых — это были эталонные вещи. Уму непостижимо — в «Мясе–рыбе–молоке» (сейчас там, кажется, тоскливая «Пятерочка») можно было купить не только телячью и Столичную, но яичную ливерную и фаршированные колбасы (!). В Казани, на Девятке, в «Мясе–рыбе»!

Мясо-рыба-молоко. Рядом – культтовары.   Рядом в том же доме был магазин «Культтовары». Невозможно было отвести глаз от радиоприемника «Звезда» и широкоформатной фотокамеры «Салют». Тогда мы, конечно не знали, что это слизанные «Эксцельсиор» и «Хассельблад», просто любовались их великолепием.

Сразу отвечу на возможные вопросы. Откуда взялись номерные Союзные? Дело в том, что раньше эти Союзные были Удельными. А Удельными они были оттого, что располагались на землях Удельного ведомства, отошедших к городу и понемногу застраивавшимся. Удельное ведомство владело в Казанском уезде и не только великолепными лесами, город же нуждался для своего развития в «селитебной» земле. «Выгонная» земля, т.е. земля городских пастбищ, служившая резервом для застройки, сократилась постепенно до минимума, действительно необходимого для скота обывателей. Свободной, подходящей для застройки земли не было, и вопрос решился за счет удельного леса. Остатки этого леса еще не так давно можно было видеть в районе улицы Восход — там росли великолепные сосны.

Кинопленка, кстати, тоже возникла на удельных землях. Так вот, на отошедших городу землях началось строительство и эти земли так и стали называться — «стройками». Были стройки Ивановская и Удельная. Ивановская была сразу за Кизицами, Удельная — подальше. Отсюда и улицы. Названиями не заморачивались, дали номерные — от первой до 14-й. Кстати, раньше мать автора с бабушкой жили в деревянном домике на 4-й Союзной, его бабушка купила после продажи своего дома на Третьей горе (дом 48 по советской нумерации, в архиве я отыскал документы на покупку того дома, а в газете той поры попалась заметка о моей прабабке, «домовладелице на Третьей горе», которая была излишне строга к прислуге).

Насчет татарского творога. Его вкуса я не знаю до сих пор, мать покупала творог у русских молочниц. Кстати, еще один штрих: наша молочница была еще и портнихой, обшивала окрестную клиентуру. Разумеется, это не поощрялось властями, поэтому о таком промысле не распространялись, и все было сугубо доверительно. Помню, мне там шили штаны и (неоднократно) рубашки. Вот с чем тогда были какие-то напряги, так это с материей, хотя на мой детский взгляд ее было завались. Готового платья, так называемого «конфекциона», тогда было немного (помню в Соцгороде на промтоварном магазине у трамвайной остановки еще не так давно красовалась старая вывеска с этим самым «конфекционом»). Самым скучным для меня было хождение с матушкой по магазинам, где она выбирала материю. Магазины были разными: веселыми, как у нас на Девятке или в Соцгороде, или сумрачными, как в городе (так звали старую часть Казани).

Помню магазины в Пассаже — унылые, серые, тусклые. Там покупали мне штаны и лыжи. Правда, там был канцелярский магазин со всякими пеналами–готовальнями, он находился в самой глубине, у входа в кино. Кинотеатр «Пионер», о котором сейчас принято писать с придыханием, был невелик и тесен. В уютно обставленном маленьком фойе перед сеансом проводили разного рода мероприятия, порой интересные, чаще скучные. Почему ездил издалека туда? Потому что там шли именно детские фильмы —специализированный же был кинотеатр. Внизу было Черное озеро со своим катком, но оно мало привлекало — отличный каток был прямо у нашего дома за клубом «Комсомолец», которого уже давно нет. На катке пропадал подолгу, однажды за слишком уж поздний приход получил по первое число от матушки.

До постройки здания с кинотеатром «Костер» (1958 год, на редкость неудобным)  ходили в кино в Урицкий. Никаких домов, конечно, по ходу не было, если не считать коттеджей авиазаводов, построенных в 1944-45 годы. По песчаной горке забирались вверх и попадали в симпатичный парк с ДК. ДК им. Урицкого принадлежал 16-му заводу и был замечательным, большим деревянным, выкрашенным в сине–белые тона зданием. Вообще, казанские деревянные строения 1930-конца 1940-х были знаменитыми — одно их них (вход в ЦПКиО им.Горького) попало даже в соответствующий раздел БСЭ второго издания (синее). Кино в Казани тех лет это было что-то. Помню страшную давку в Урицком за билетами на «Смелых людей», потом на «Подвиг разведчика» (Виктор, покойный старший брат, был очень похож на Кадочникова, до изумления просто). Самый кинокайф был на зимних каникулах. С утра в троллейбус и в город, на Баумана, в «Родину» или «Татарстан». По сравнению в питерскими кино, это были весьма посредственные заведения, но в Казани это были первоэкранные центровые, так сказать, кинотеатры. Ну там пальмы-фикусы, оркестр в фойе и все дела. В отчего-то обожаемый многими «Вузовец» не было никакой охоты идти — форменная конюшня. Киновкусы у автора были стандартными для той поры: «Смелые люди», «Подвиг разведчика», в Ленинграде в «Арсе» несколько раз смотрел «Счастливого плавания», в «Молнии» смотрел «Садко» — впечатлений море. Вообще в Питере в детстве в кино ходил на Большой, поблизости.

«Вы болван, Штюбинг!» - эту фразу знали все школьники нашего времени   На «Смелых людей» в Урицком была невероятная давка  

Итак, продолжим наши клочковатые воспоминания. Теперь запахи и звуки Казани пятидесятых. Дома звук один — постоянно бормочущее или играющее и поющее радио. Поначалу это пресловутая черная картонная тарелке «Рекорда» с металлическим колесиком регулятора громкости, приемник «Рекорд» появился позже. Несмотря на хлипкий вид, тарелка при случае могла громко орать. Вставали, еще незадолго до гимна, т. е. до шести часов, потом из тарелки доносился голос преподавателя Гордеева и пианиста Иванова (возможно, что и Потапова, я их путаю). Потом «татар халык жырлар», Ключарёв и все такое. Потом заунывная классика, которую слушал бы сейчас не переставая, а тогда воспринимал как наказание.

Летние запахи нашей части города во многом были почти сельскими — в окрестных избах держали коров, у нас в доме жила «бабушка коза», так ее звали за принадлежавшую ей козу, содержавшуюся в сарае во дворе. Вообще козы, эти «коровы бедняков», были в Казани везде. Сосед дядя Ваня в том же дворе имел сарай с курами, среди которых был роскошный петух. Какая–то живность была наверняка и в сараях бараков «Пишмаша». Поэтому еще задолго до пианиста Иванова и преподавателя Гордеева, окрестности оглашались кукареканьем. Скот и птица вносили свою ноту и в аромат нашего аррондисмана. Дворовое отхожее место воздух тоже не озонировало. Впрочем, содержалось оно опрятно, а ассенизатор — бабай Бикчентай — подрабатывал вспашкой огородов жильцам нашего дома, благо огороды были тут же. У его лошади была восхищавшая нас сбруя с латунными, начищенными до умопомрачения, заклепками и красными лямочками. Тут же во дворе была колонка. Если она почему–либо не работала, то приходилось идти за водой на Большую дорогу (так часто называли улицу Декабристов), где колонка не ломалась.

Характер отходов в Казани до новых времен в корне отличался от нынешнего. Сейчас это практически только упаковка, а тогда это были самые настоящие помои. Поэтому для столицы орденоносной Татарии были характерны, кроме дощатых сортиров, дощатые же помойки, из-под которых по ставшим уже малахитовыми протокам текли ручейки нечистот. Свою лепту вносили старательно жужжавшие золотистые или сине–зеленые мухи капитальных размеров. Ближе к Декабристов, главной улице нашей Девятки, все чаще попадались гужевые повозки, полуторки, редко трехтонки–ЗИСы. По Декабристов ездило все: от лошадок до грузовых Татр.

Детсадовские воспоминания: нас тогда очень занимали усики у Татры с шариками на концах. Эмки не были редкостью, однажды увидели мы даже ЗИС-110, вот уж точно впечатлений были полные штаны. Все это тарахтело, борта полуторок и трехтонок всегда были расхлябаны и дребезжали, железные обода телег добавляли звуков в эту какофонию. Непременной составляющей дорожного покрытия был сухой навоз, а что вы хотите — лошади-с. Само покрытие было как бы асфальтовым на узкой ленте Декабристов, все внутриквартальные улочки Девятки асфальтировались уже при мне.

Еще о звуках. Тогда заводы обозначали начало смен гудками. У нас был отчетливо слышен гудок ТЭЦ-2. Кстати, она отлично была видна из нашего окна. Зимой тот же гудок оповещал о морозе ниже минус 25. Мы ждали этого гудка как манны небесной — можно было не ходить в школу.

Отдельно стоит упомянуть столовую под местным названием «Фукерманка». Она располагалась в одноэтажном деревянном строении (как я теперь понимаю – типовом) примерно во дворе нынешнего дома на углу нынешних улиц Гагарина и Тунакова. Тогда, конечно, никакого дома там не было. Столовая эта принадлежала стройтресту №14 (будущему стройтресту №1) и была окрашена то в какой-то безумный голубой, то в еще более безумный розовый цвет, помню женщин–маляров с ножным краскопультом, неделю ее окрашивавшим. Самообслуживания тогда там не было. Садились за столы, официантка (официально - подавальщица) брала заказ и уходила на раздачу, через некоторое время на подносах очень ловко приносила первое, второе и компот или чего еще. Была там, кроме общего зала, так называемая комната для ИТР, где стоял длинный стол, покрытый белой скатертью, и пальма в кадочке. Был там рукомойник с пипкой, и висело полотенчико. Через эту комнату был проход в комнатку для управляющего трестом (тогда это был глубоко и искренне уважаемый автором Павел Дмитриевич Тунаков). Был ближе ко входу буфетик.

Помню запах канифоли, когда вскрывали привезенную бочку с пивом — пробка пахла канифолью. Вставляли ручной насос и мужики выстраивались в очередь. Кружек никогда не хватало и часто слышался крик буфетчицы «Кружки, товарищи, кружки!» Автор был более чем постоянным посетителем той столовки. Матушка давала за меня деньги знакомой официантке тете Наташе на недельную кормежку, и я когда из школы шел домой, то там обедал. Название столовки происходило от фамилии ее многолетнего директора седого Иосифа Соломоновича Фукермана – он служил поваром в армии еще в Первую мировую. Очень часто его можно было видеть в зале, часто он интересовался у посетителей, нравятся ли им блюда. Кормежка там была действительно хорошей. Во всяком случае, во всех известных мне казанских столовых кормили хуже и были они, в отличие от «фукерманки», неуютными.

Пиво тогда мало интересовало автора. Снимок произвольный: хорошо виден насос)

В этом отрывочке будут важные для автора вещи

Итак, состояние, в котором пребывал не только автор по причине молодости, но и, как ощущалось, практически все окружающие, можно назвать «на подъеме». Это совсем не значит, что в той жизни не было горя и печалей, что люди не болели, не терпели обид и т.д. и т.п. Все это, конечно было. Но было и стойкое ощущение, что все меняется к лучшему. И в создании этого ощущения заслуга пропаганды невелика. Специально сделал на скорую руку выборку статистики по некоторым показателям, непосредственно влиявшим на жизнь людей. Меня интересовал период 1950-1956 гг. Вот что удалось выцарапать из невыкинутого в свое время статсборника.

Первое число в данных - это 1950 г., второе - 1956. Понеслась. Продажа телевизоров (тыс.)15 - 1324 посещения кинотеатров  (млн) 1144 - 2824 продажа часов (тыс) 8226  - 21138 продажа швейных машин (тыс) 510  - 2012 продажа радиоприемников (тыс) 922 - 3628 продажа фотоаппаратов (тыс) 234  - 1113 продажа велосипедов  (тыс) 604  -  3041 продажа мотоциклов (тыс)  113  -  268 продажа пианино/роялей (тыс) 11,3  -  41 продажа холодильников (тыс)  1,9 - 214 продажа стир. машин (тыс)  0,9  -193 продажа пылесосов (тыс)  6,1  -  162

Заметим, что за относительно небольшой промежуток времени (вспомним 2011 год, разве он так уж далек?) показатели возросли не на проценты, пусть даже серьезные, а в разы. Можете поверить автору, что это очень ощущалось, ибо автор, как и каждый мальчишка его лет, не упускал случая заглянуть в магазины культ— и хозтоваров. И еще очень важный штрих, но уже касающийся второй половины пятидесятых — на глазах разворачивалось грандиозное строительство жилья.

Менялось жилье — менялась мебель и квартирное убранство. Именно тогда закончилось строительство участка Декабристов от ул Восстания до 11 Союзной (Гагарина). Первый готовый дом (1954) на этом участке был дом на углу Декабристов/Восстания на нечетной стороне (в сторону Кинопленки), последними были построены два дома на углу будущей Гагарина с семиэтажными башенками (1957). Восьмиэтажный дом мелькомбината со шпилем на перегоне Тверская/Восстания был построен раньше, в 1954 году. Попозже было пристроено здание, где находился ресторан «Маяк», дома напротив, в т.ч. дом с кинотеатром «Костер», были построены в 1958, площадь со сквериком на углу Декабристов—Восстания окончательно оформилась тоже в 1958.

В те же годы началось панельное строительство. В самом городе наконец открыли Оперный театр(1956) — с его открытием носились как писаной торбой, потом декада татарского искусства в Москве — это было по громыханию чем-то сродни универсиаде ( по радио заколебали этой декадой). У брата Виктора какая-то из его пассий участвовала в этой декаде и брат, находившийся в Казани в отпуске, взял меня с собой в Москву. Мало что запомнил — отчетливо помню только какое-то закулисье, костюмерную и буфет, где мне досталось малость шампанского.

Грандиозным событием для Казани было образование Куйбышевского водохранилища и инженерная защита города. Казань менялась буквально на глазах. Так что ощущение подъема было совсем не реакцией на умственно–убогую пропаганду. Это была естественная реакция на действительные перемены в жизни. И перемены именно к лучшему.

Лев Жаржевский